Ислам как религия, весьма рано столкнулся с интеллектуальными вызовами, которые бросали ему представители других религий и философских школ, а соответственно возникла необходимость в исламской апологетике – разделе богословия, в котором сформулированы доказательства истинности основных религиозных представлений.
Начинается этот процесс уже при Омейядах, а достигает своего пика при аббасидах, сначала под влиянием «переводческого движения» и «дома мудрости», затем в ответ на растущее влияние фатимидского Египта.
Главными вопросами, вокруг которых строилась апологетика были доказательства пророческой миссии Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует) и чудо Корана. Так как атеизм и материализм как школы тогда не были широко распространены и полемика редко строилась вокруг вопроса «есть ли Бог или Его нет?», в отличии от вопроса богооткровения ислама, его пророка и книги.
Именно под влиянием данных вызовов и стал развиваться калам (схоластическое богословие) в исламе. Первыми кто начал делать это дело были мутазилиты – течение, которое возникло по одной из версий, как «отделившихся» из кружка Хасана аль-Басри (да смилуется над ним Аллах), и достигшее пика своего влияния при аббасидах, в печально известный период «михны» став официальной доктриной халифата. Своё влияние и распространение они получили не просто так, новая династическая власть, обрастая всеми государственными институциями, нуждалась и в религиозной и интеллектуальной легитимизации. Мутазилиты для этого отлично подошли, именно они оказались наиболее подготовленными для ведения диспутов с представителями других религий и философских школ в «доме мудрости».
Действительно, если обратить внимание на мутазилитскую доктрину именно с точки зрения апологетики, то она очень хорошо подогнана под диспуты с немусульманами. Многочисленные диспуты повлияли на те или иные положения их вероубеждения, как сотворенность Корана или отрицание предвечных атрибутов Бога (сифатов), а не только то, что они читали книги по античной философии.
Поэтому и первым героем нашей статьи будет мутазилит – Кады Абдуль-Джаббар, он же Абуль-Хасан Абдуль-Джаббар ибн Ахмад ибн Абдуль-Джаббар аль-Хамадани аль-Асадабади (935-1025 по милади). Своё прозвище он получил за то, что был верховным судьей (кады кудат) при дворе Буидов. За свою жизнь он написал около 70 работ большинство из которых не дошло до наших дней, однако, его великая работа «Тасбит даляилю нубувват сайидина Мухаммад», посвящённый доказательству пророческой миссии Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует) сохранилась.
В дальнейшем она получила всеобщее признание, как одна из лучших работ в данном жанре.
Еще одной его работой, которая представляет для нас интерес, является «Танзих аль-Куран ан аль-Мата’ан», написанная после 380/990 г. В ней он затронул все аспекты языка, грамматики, строения и смыслов Корана, которые могут быть неправильно поняты либо умалены критиками Ислама и приводит свой метод доказательства чудесности Корана.
До этого традиционно чудесность Корана доказывалась за счёт уникальной поэтической структуры или уникального синтаксиса, называлась это концепцией «сарфа». Абдуль-Джаббар предлагал иной способ доказательства, основанный на уникальном красноречии Корана и его многосмысленности.
Он приводит следующий аргумент:
«Если неподражаемость Корана зависит от его синтаксиса, то любой текст содержащий [уникальный] синтаксис, созданный кем-то, даже если он не красноречив, будет неподражаемым. Но это не так, так как опыт показывает нам, что никто не может создать синтаксис в одиночку. Таким образом, различные комбинации синтаксиса красноречивой речи являются обычными, если сама степень красноречия обычная».
Поэтому для него крайне важно найти иной способ различения неподражаемости текста. Далее он продолжает:
«Если кто-то говорит, что он рассматривает метод [неподражаемости] через синтаксис, учитывая смыслы и превосходство в красноречии, то он возвращается к нашей аргументации, потому что таким образом становится очевидным, что совершенство речи может быть при любом синтаксисе, если смысл был показательным».
Вместе с тем кады Абдуль-Джаббар старается не разделять связь между синтаксисом и красноречием слишком далеко:
«Слово, которое пришло от Аллаха должно иметь смысл, а если оно его не имеет, то оно не является неподражаемым, потому что его неподражаемость исходит из его уникальности и красноречия, которое проявляется через красоту его смысла, его восприятия и лаконичности»
Поэтому он считает, что неподражаемость Корана заключена в конкретных словосочетаниях, (принцип, который он называет «дамм») и степени их красноречия, которая проявляется в смыслах, формулировках и их применении.
Разница между концепциями «дамма» и «сарфа» заключается в том, что первое – это соединение словосочетаний, а не единичных слов, а отношение к словам, как отношения мастера к материалам. Для него речь подобна ремесленному акту, который выделяется из череды таких же ремесленников именно мастерством, с которым используются одни и те же материалы.
«Поэтому, то что достигает наивысшей степени красноречия, не выходит за рамки языка, точно так же как то, что является косноязыким, всегда является частью языка. Это сравнимо с тканью, где качество готовой работы, отличается у одного мастера от другого, и зависит от способа шитья, хотя рабочие материалы, используемые всеми, остаются одинаковыми».
Таким образом люди выражают один и тот же смысл, с разной степенью красноречия. Что ещё больше доказывает по мнению Кады, примат степени красноречия в определении неподражаемости речи. Вызов Кораном, адресованный арабам, был заключён не столько в смыслах, сколько в способах их выражения, превосходстве в построении предложений, образах и формулировках.
Отсюда он делает два важных вывода:
- понимание и толкование Корана должно строиться именно на правилах арабского языка и красноречия;
- аллегорический смысл является более предпочтителен, так как он более подходит для красноречия.
Следующим героем статьи будет уже ашарит – Абдуль-Кахир аль-Джурджани (да смилуется над ним Аллах), он же Абу Бакр Абдуль-Кахир ибн Абдур-Рахман ибн Мухаммад аль-Джурджани (400-471 или 474 по хиджре, 1009-1078 или 1081 по милади), имевший прозвище «ан-нахви» или «грамматик». С предыдущим героям его объединяет много общего они были современниками, оба были родом из Персии, и оба были шафиитами в фикхе, что в случае с мутазилитской акыдой Кады Абдуль-Джаббара является большой редкостью.
Аль-Джурджани (да смилуется над ним Аллах) написал 15 работ, большинство из которых посвящены арабскому языку. Его наиболее проницательная работа, представляющая для нас наибольший интерес – это его структурный анализ в «Даляиль аль-Иджаз», в котором он исследует природу значения, синтаксических моделей, а также взаимодействие и соответствие между структурой мысли и структурой языка; в ней он концентрируется на глубинной структуре языкового высказывания. Два подхода дополняют друг друга, вместе взятые, они представляют собой один из наиболее полных анализов арабских синтаксических структур и грамматических принципов, когда-либо предпринятых.
В другом своем крупном труде «Асрар аль-Баляга» он исследует природу метафорического мышления, его влияние на поэтический, а также религиозный язык и религиозные убеждения, природу, функции и различные формы поэтических образов.
В обеих его основных работах, проявляется богословская школа, которой он следует, на уровне убеждений, анализа и аргументов.
Построенная им теория, представляет собой кульминацию трехвекового исследования арабскими филологами тайн художественного превосходства, выразительности, поэтической структуры, отношения между формой и содержанием, роли отдельных слов в литературной композиции, а также природы и функции поэтического произведения.
Дискуссии по этим вопросам зародились как исследование природы неподражаемости Корана, провозглашенной в самом Коране, однако без какого-либо конкретного упоминания тех аспектов, которые делали его неподражаемыми. В мышлении более ранних учёных, за немногими исключениями, преобладала дихотомия: слово (лафз) и значение (маани); некоторые утверждали, что неподражаемость объясняется словами Корана другие, что смыслами.
Аль-Джурджани (да смилуется над ним Аллах) развил течение мысли, появившиеся в зачаточной форме в трудах Абу Сулеймана аль-Хаттаби (да смилуется над ним Аллах) (388/998 г., что интересно он тоже был шафиитом) и уже упомянутого нами Кады Абдуль-Джаббара.
Он отвергает двойственность, выдвигая теорию о том, что ни слова сами по себе, ни одни только смыслы не могут объяснить литературной выразительности вообще и неповторимости Корана в частности, утверждая, что красота и выразительная сила являются функциями взаимодействия между смысловыми составляющими литературного произведения, то как они организованы по определенному синтаксическому образцу, т. е. по определенному базису (назм).
Базис воплощает в себе структуру опыта, лежащего в основе языковой композиции, и состоит он в «формулировании речи единым целым». Следовательно, он неделим на смысл и слова; он существует и функционирует как гармоничное целое, в котором каждый элемент взаимодействует с целостной структурой, видоизменяет ее и модифицируется ею. Ни один элемент не является посторонним или лишним, и любое изменение синтаксической структуры порождает изменения самой семантической структуры.
Согласно аль-Джурджани (да смилуется над ним Аллах) «базис» – это выполнение требований, предъявляемых грамматикой языка. Но грамматика здесь не представляет собой набор критериев, определяющих правильность и неправильность; это совокупность правил, организующих отношения между значениями в заданный паттерн, определяемый самой структурой речи опытным путём.
Поэтому смысл не существует вне его индивидуальной формы, и было бы заблуждением утверждать, что одно и то же значение может быть выражено двумя разными способами, один из которых более или менее красноречив, чем другой. Он видит в этой ошибке корни многих заблуждений о языке, поэзии и литературном искусстве вообще.
В основе данной концепции лежат три основных взгляда на язык:
- язык – это система коммуникаций,
- язык – это условность,
- языковые символы произвольны.
(Эти понятия имеют решающее значение в современной лингвистике с тех пор, как они были выдвинуты швейцарским лингвистом и одним из основателей семиотики Фердинандом де Соссюром 1857-1913 г.).
Соответственно, слово не имеет никакой внутренней связи со смыслом, с которым оно соотносится (референт) и не может раскрыть этот смысл более или менее адекватно, чем другое слово может раскрыть свой референт. Кроме того, слово не имеет завершенного значения, пока не вступит в активное отношение с другими словами, образуя определенный синтаксический паттерн.
Само по себе слово не более и не менее поэтично, чем любое другое слово в языке; его красота и выразительная сила полностью проистекают из его роли в непосредственном контексте и в контексте литературного произведения.
Из данной концепции вытекает и его понимание чуда Корана, он считал, что красноречие Корана должно быть определенным особым качеством в особой манере «Иджаз аль-Коран аль-Карим», как уникальная стилистическая композиция или некий особый способ соединения слов.
Он изучал Коран с литературными доказательствами и исследовал различные его литературные особенности то, как они использовались. Отвергая идею о том, что слова (alfaz) и смысл (ma’ani) литературного произведения могут быть разделены, качество стиля определялось выражением речи, и было бы абсурдно приписывать тексту качества красноречия только путем наблюдения за его словами.
Оригинальность аль-Джурджани (да смилуется над ним Аллах) состоит в том, что он связал смысл как определяющий фактор качества текста с тем, что рассматривал его не изолированно, а то как он реализуется в тексте и в каком контексте.
Он хотел убедить свих читателей в необходимости изучения не только богословия, но также грамматических деталей и литературной теории, чтобы улучшить их понимание неповторимости Корана.
Он предложил рассматривать не просто контекст, но «контекст смысла». Для этого он определил два типа контекста, один из которых связан с «интеллектом», а другой — с «воображением».
Именно при применении этих двух контекстов к смыслам Священного Корана и начинает раскрываться глубина его смыслов и образов.
Завершить статью я хотел бы словами имама Ибн Хальдуна (да благословит его Аллах и приветствует) из его великой «Мукаддимы»:
«Знай, что величайшее из всех чудес, и самое священное, и благословенное, и самое ясное в доказательстве — это Коран, ниспосланный Пророку [Мухаммаду] ﷺ. Это потому, что все другие чудеса, как правило, были явлены отдельно от Божественного вдохновения (которое получил Пророк), как средство доказательства истинности вдохновения. Что же касается Корана, то это вдохновение и чудо в одном, и поэтому он не нуждается ни в каких внешних чудесах (для подтверждения себя), в отличие от всех предыдущих откровений. Следовательно, это самое ясное и самое могущественное чудо, поскольку оно сочетает в себе вызов и доказательство. В этом смысл высказывания Пророка: «…Поэтому я надеюсь, что в Судный день у меня будет наибольшее число последователей». Это показывает, что такое ясное и могущественное чудо, как это, — ибо оно является вдохновением по своей сути — должно иметь наибольшее число верующих и последователей…»
Я надеюсь моя статья была полезной и тауфик лишь от Аллаха